Том 5. Путь к большевизму - Страница 13

Отдельные голоса лучших ее представителей тонут в море протестующих голосов, в которых слышится больше страденья и жажды полной истины, чем силы убеждения. На лозунгах останавливаются единственно потому, что они поразительно просты. Они просты, как всякая мечта, как всякое благородное желание. Но от мечты к делу путь лежит через тернии; он полон сомнений и мучительного сознания невозможности быстро приблизить желанное счастье. Лозунг — это принцип, во имя которого ведется борьба. Лозунг чтит и уважает каждый, кому дорога народная свобода и народное счастье. И не самые лозунги порождают борьбу, а та форма, в которой должны они осуществляться. Эта форма обусловливается различной тактикой, а разница тактик делит единомышленных борцов на враждебные лагери. Интеллигенция должна собрать всю свою духовную мощь, напрячь до крайней степени работу мысли, выступить смело, твердо, определенно. В ее руках сосредоточилась сила знания, в ее руках вся многовековая работа человеческой мысли. К этому алтарю пробивались только отдельные счастливцы из темных рабочих масс. Им некогда было думать о небе, — за спиною стоял мучительный голод и пригибал свободную мысль к земному уделу, к заботе о хлебе насущном. В руках интеллигенции весь опыт всемирной борьбы угнетенных против своих угнетателей; в ее руках все протоколы бедствий, приходивших на смену благородной мечте, когда эта мечта сбивалась с пути; в ее руках вся эта сила и весь этот ужас непоправимых ошибок, источников сугубого народного горя. Интеллигенция молчит. Она или прячется пугливо, или робко поддакивает возбужденному народному гулу. Мы знаем, отчего гудит народ: он перестрадался, у него терпенье порвалось, как давно рыдавшая струна; он уж много раз приближался к светлой мечте и много раз темные силы сталкивали его обратно в черную бездну невежества и горя. Теперь он снова вырвался из бездны и снова боится сорваться на дно. Ему страшно, его терзают воспоминания, и как не понять его страстное желание единым ударом сокрушить вековое зло и утвердиться на новой грани, — на грани пропасти? Как не понять его жгучих лозунгов, его слез, его негодования? Он идет напролом и жалеть ему нечего. В прошлом— одно только горе, одно мучение. Но борьба за лозунги требует большой осмотрительности, большого такта, большого уменья. Ослепленный нахлынувшим счастьем, разъяренный ненавистью к старому злу народ не может спокойно принимать этот крутой перелом. Он, как пущенный шар, мчится по склону горы и куда его вынесет тайная сила — в бездну или на горный хребет — кто скажет?

4 мая 1917 г.

Инициативная группа трудовиков (2 чл.) созвала организационное собрание «во всех залах реального училища».

Докладчик об истории трудовой группы, В.К.А., был жалок; или он ничего не знает, или заробел не в меру. О платформе трудовой группы доложил тов. Полюшкин.

По окончании докладов — одного безумно краткого, другого бессильно долгого, — выступили оппоненты-большевики. Цели их были явно обструкторские. Они решили говорить один за другим, затянуть собрание, утомить публику, заставить ее разойтись, не дав записаться в члены. Говорили жарко, безумно смело, определенно, прямолинейно. Они костили докладчиков на чем свет стоит; говорили не по существу, едва не касаясь личности. Когда обструкция выявилась окончательно, было предложено ограничить время ораторов и прекратить запись. Но было уже поздно. Насть публики разбрелась, другая недоумевала.

Докладчики оправдывались, но большевики даже не сочли нужным выслушать возражения. Всею гурьбой человек тридцать — сорок они шумно поднялись и покинули зал. В члены никто не записался. Собрание не удалось. Грустно было за то, что организаторы по своей вине провалили дело. Они совершенно не предусмотрели этой заурядной выходки. Кроме того, они слабо знают свою платформу.

Примыкая по убеждениям к социалистам-революционерам, я был подавлен этой неудачей ближайших товарищей. До сих пор я еще не зафиксировал себя за партией, но теперь, уезжая беседовать по деревням, со спокойной душой беру мандат эсеров.

16 июля 1917 г.

Надо говорить откровенно: до революции мы, интеллигентская молодежь, в большинстве своем ничего не знали о политической борьбе, ничего не понимали в политических лозунгах, потому что нельзя же считать политическим образованием нашу «эрудицию», почерпнутую в «Русском Слове». И вот, с первых дней революции, мы дело себе представляли весьма просто: свергли царя, поставили новых министров, ну и дело с концом.

Как будто черная сотня разбита, как будто у демократии с буржуазией одинаковые цели, как будто Англия и Франция нам истинные друзья, как будто спокойствие, а не углубление революции, — теперь главная цель. Да тут еще надо присовокупить, что многие из нас по старой привычке продолжали читать одно только «Русское Слово»… Из совокупности всех этих причин для нас, безграмотных политически, вырисовывалась лишь одна дорога — тихого дожидательства, всяческого доверия и сладкой радости по случаю свержения царя Николая. Собственно дальше свержения наша мысль не работала; остальное мы готовы были поручить устроить тем лицам, которые взяли главенство в первые дни революции.

«У нас есть Временное правительство» — заявлял в толпе Родзянко, — тогда еще герой дня. — «Цензовое» — кричали в толпе… — «Да, цензовое, но…»

И вот нас удивляло тогда это недоверие: раз честные люди г. Милюков и Терещенко, — так почему бы им и не доверить дело устроения России?

Мы тогда еще ничего не знали, мы тогда ничего не понимали. Лишь теперь, почти через пять месяцев постоянной, напряженной работы, постоянных споров, бесед, чтений и лекций, — лишь теперь многие стали примечать свои первоначальные ошибки, стали сознаваться, хотя бы перед самим собою, в политической своей безграмотности и отрекаться от того, что по неведению исповедывали три-четыре месяца назад.