Том 5. Путь к большевизму - Страница 12

Теперь такая масса всяческих вопросов, что голова кругом идет. Отовсюду вопросы. Надо быть в курсе партийных работ, помимо знания программы и разногласий; надо быть готовым на массу вопросов по поводу предстоящего Учредительного собрания; знать профессиональные союзы, историю революций, революционную литературу, постановку библиотек, аграрный, рабочий и крестьянский вопросы, городское и земское самоуправление, историю взаимоотношения держав, формы государственного строя… А все ведь это новое, мало или совсем незнакомое. Начинать приходится с азов, а перед тобой многочисленная аудитория со всем ужасом темноты, со всей неожиданностью вопросов. Котел очищающий, — не спорю; закалка богатая, страха и робости нет, но порою стыдно за это самое бесстрашие и решимость. Ночью познакомишься с историей профессионального движения, а днем уж надо излагать и объяснять его другим. И когда сыплются благодарности, сочувствие, — невольно подымается вопрос: «а что, все наше общественное строительство, — не так ли случайно росло и создавалось? Не в этом ли, не в нашей ли пассивности причины российской тьмы?» Ведь наша политическая подготовленность худшего желать не оставляет. Мы застигнуты революцией врасплох. И не диво, что при таком руководительстве есть и будет так много грехов.

14 апреля 1917 г.

Совершаются ужасные дела. Каждую ночь вырезают несколько человек. Резня началась еще две-три недели назад. Верст за 30 отсюда (Шуя) была вырезана семья. Тогда же явилось предположение, что все эти ужасы — дело сорганизованной шайки, отдельные звенья в системе черных дел. Потом как будто замерло. Целая неделя прошла спокойно. И вдруг поднялась ужасная резня. Слухи, конечно, преувеличили дело до небывалых размеров, но фактом остается, что за две ночи было вырезано больше десяти человек. Одну девушку зарезали средь бела дня. Милиционер был зарезан в людном квартале — у станции. Вся резня — случайно или неслучайно — производится в рабочей среде. Не тронут ни один фабрикант, торговец, интеллигент… Грабежи редки; видно, что главное не в них. Некоторые случаи заставляют предполагать месть, некоторые — грабеж, но общее мнение все-таки склоняется к тому, что здесь система, организация, большая черная работа. Всех ошеломило известие об открытой шайке. Поймали мальчишку лет 17-ти, хотели растерзать на месте, но потом перепугали пыткой. Наглядно показали, как будут ему отрезать одну часть за другой, как станут мучить. Толпа была страшно возбуждена, ревела, и не пожалели красок на картину страшной пытки. Мальчишка осатанел от ужаса и выдал соучастников «товарищей».. Огромная шайка скрывалась в подземельи с массою тайных ходов, где было проведено и электричество и телефон… Катакомбы рылись много лет, земля принадлежит кулаку-староверу, занимающемуся, между прочим, скупкою краденых вещей. Старика, сына и зятя увели под конвоем. Многих отыскали в сене, в печах, в гробах, которые стояли в подземельи; дом хотели поджечь, но страшный ветер заставил остановиться. В подземелье входить еще робеют, — думают, что там осталась значительная часть шайки. Есть мысль пустить туда удушливые газы. Переловлено до восьмидесяти человек. Есть слух, что на выручку им уже торопилось двести человек, но они были своевременно перехвачены солдатами. Город замер в страшном ужасе. Всюду плачут и трепещут. Не спят ночи — сидят и ждут. По улицам ходят патрули; жители на сходах порешили от себя каждую ночь ставить еще несколько человек. Ужас невообразимый. Напряжение достигло апогея. Все страшно измучились: не спят по ночам, сидят с гирями, с ножами, с кочергами. Трепещут и ждут злодеев. Каждый шорох вызывает дрожь. Детишки плачут, старшие сидят с возбужденными лицами, с горящими глазами. Настроение подавленное. Каждую ночь систематически режется несколько человек.

Вчера праздновали 1 Мая. Это странное торжество: горе и опасение чередовались с радостью, словно солнце выглядывало из-за туч. Предполагалось итти в лес, в поле… Народ колебался — и хотелось порадоваться на свободе и боялись оставить свои квартиры. К счастью отвратительная погода разрешила все колебания в одну сторону. Шел снег, дул ветер, ударил крупный град. Народ стоял под красными знаменами и слушал речи. Это был сплошной гимн Первенцу-Маю. Потом зароптали, словно волны заходили, загудели сомнения. Сперва тихо, потом все явственней, все громче стали требовать, чтобы ораторы говорили о страшной резне: кто повинен, кто подкупает, кому все это нужно, если уж ясно, что режут не из-за грабежа. И народное негодование мигом обратилось на тех негодяев-торговцев, которые устроили в 1905 г. еврейский погром, которые убили тогда революцию, а теперь, как пауки, впились в население. Стали выкрикивать отдельные фамилии… Но пока на этом и кончилось. Толпа ушла с флагами, с песнями.

Поздним вечером на площади собрались снова, требовали ареста крупных торговцев, известных негодяев. Была вызвана рота солдат и тузов захватили. У рабочего поотлегло от сердца. Теперь он верит, что резня прекратится, потому что некому будет платить за отрезанную голову. Так кончилось великое торжество 1 Мая.

19 апреля 1917 г.

Жгучих вопросов так много, что ни один из них не продумывается, ни к одному нет спокойного, объективного отношения. На сцене новая чехарда, только не чехарда министерская, а чехарда вопросов современности. Война, Временное правительство, Учредительное собрание, рабочий, крестьянский, аграрный вопросы, — вот неполный перечень мучительных вопросов, скачущих друг через друга. Положение чем далее— тем запутанней. Как расплавленная лава мчатся они один за другим, ударяются в рыхлую стену возбужденного народа, клокочут меж спутанных рядов, ищут выхода, сжигают мучительным, страстным дыханием. Вся эта масса трепетных вопросов примчалась мгновенно, подобно урагану; захватило дух неготовому путнику, закружило его, как былинку, в безудержном, всесильном вихре. Лозунги пользуются огромным почетом, — лозунги кратки; лозунги смелы; лозунги приближают царство социализма. Наша интеллигенция оказалась не только неподготовленной, но и робкой.