За числом мы не гонимся, но скажем открыто, что настоящие демократы, даже оставаясь с вами, — душой будут с нами. Вы увидите, как скоро пополнится наш кадр.
Вы смеетесь и уже толкнули в паршивую газету дрянную статьишку о том, что я демагог, а идущие за мною — слепцы, не знающие, куда и на какую погибель идут. Что ж, политика дискредитирования, — ваша неизбежная, излюбленная дорога. Мы промолчим. А когда понадобится, скажем и свое простое, крепкое слово. Только браниться с вами не будем.
У вас ускользает почва из-под ног.
Корниловский удар пришелся вам прямо по сердцу. Вы посмотрите (или не видите?), какое брожение началось в эсеровских и меньшевистских рядах. Ларин ушел от меньшевиков, потому что стало не в мочь смотреть, как разрушаются «священные, старые храмы».
Петербургский Совет рабочих и солдатских депутатов принимает подавляющим большинством резолюцию большевиков по вопросу о Временном правительстве.
Московский Совет рабочих и солдатских депутатов принимает по тому же вопросу большевистскую резолюцию.
ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов принимает положение о власти «революционной демократии», которая на заседании 12 сентября решит, кому передать верховную власть.
Все это ведь победа революционной демократии, во главе которой стоят товарищи интернационалисты.
А для вас все это неубедительно.
Вы снова подыскиваете пути соглашательства, снова хотите «пожать Бубликову руку».
Каких же вам нужно еще доказательств того, что вы все время ошибались сознательно и бессознательно?
Вместо Корнилова вы подсунули нам Алексеева. Хрен редьки не слаще. Мы готовимся к новой встрече, ждем нового заговора.
Но мы не теряем момента, не спим, организуемся еще тесней и спешно организуем «Красную гвардию».
ЦИК полевел, но не до такой степени, чтобы отражать действительную волю низов, и потому мы требуем немедленного съезда Советов и перевыборов ЦИК'а.
Мы требуем, чтобы власть принял на себя этот новый, реорганизованный ЦИК.
Вы сдаете одну позицию за другой.
Вы перестали верить в Керенского. А почему? Потому, что стали понемножку протирать глаза, перестали итти «втемную», начали задумываться. На раздумье подтолкнул вас Корниловский мятеж.
Вас из спячки выводят только оглушительные, громовые удары. «Гром не грянет — мужик не перекрестится», — вот ваша тактика!
Так поймите же, наконец, что эта политика систематического опаздывания и близорукости грозит нам неисчислимыми бедами. Приучитесь, наконец, думать «на свободе», прежде чем «ударит гром на небе».
Нам с вами по пути, но мы торопимся, нам некогда. Мы верим, что железо куют, пока горячо. А вы по-другому мыслите: тише едешь и т. д.
Поспешишь — людей насмешишь, — вот ваша дорожка.
Что говорить, — так покойнее.
Только велика ли тут заслуга в этой расчетливости, в этой медленности, граничащей с неподвижностью?
Мы понимаем осторожность, но согласитесь сами, что ваша осторожность перешла в робкое выжидательное прозябание «в политических окопах».
Когда надо итти, — вы сидите; когда надо мчаться вскачь, — вы еле переставляете ноги.
Нам по пути с вами, товарищи, только вы слишком медлительны. Оставайтесь в окопах, а мы пойдем в атаку.
8 сентября 1917 г.
Он совершился вчера — разрыв окончательный и бесповоротный. У них была еще, по-видимому, надежда примирить, сгладить, соединить несоединимое.
Были в запасе и фальшивые ласки, были оскорбления, язвительные словечки, насмешки и проч.
Когда примирение не состоялось, они пустили в ход тяжелую артиллерию. Но мы молчали. В наши задачи не входило целый вечер заниматься оскорблениями.
Как быть с Думой? — Этим вопросом они предполагали, видимо, оглушить.
«Если некем заменить — работать будем, но выступаем как самостоятельная группа, заявляя от своего — не от вашего — имени те или иные требования».
Заробели. Замялись. Зашушукали. Впрочем, один распетушился:
— Давайте, допустим, это ничего, — горячился он, — это как раз хорошо… Они будут солидарны, вероятно, с большевиками, с ними будут выступать и тем самым живо оскандалятся. Большевики в думах скандалятся, посмотрите, вон в Костроме.
Злоехидная затея товарища не была принята…
И правильно поступили, что решились, наконец, сказать определенно о согласии расстаться с нами.
А как им хотелось удержать нас! Как хотелось!
Желание прекрасное и осуществимое, если б вы могли взять хоть немного полевее, товарищи минималисты.
11 сентября 1917 г.
Минимум два раза в неделю собираемся на товарищеские беседы. Нам приходится спешно готовиться и постигать Трудовую Республику.
Работа, собственно, сводится к тому, что я знакомлю товарищей с основными положениями максималистов и параллельно разбираю социалистические программы.
Выявляется большой интерес. Возникает масса вопросов. Приходится быть универсальным и разрешать единым духом чуть не мировые проблемы.
Беседуем часа два-три обыкновенно в Совете. Нет у меня помощников, некому поговорить и потому беседы смахивают на лекции.
Чтобы иметь возможность снять здание под комитет, приходится подрабатывать — читать ряд лекций в ближайших городах и крупных селах.
Наши анархисты начинают все определенней заявлять о своих анархических склонностях. Предлагают, например, силой занять чужое здание под комитет. Но ясно, что, начиная прямо с захвата, — мы попадем в фальшивое положение. О нашем существовании еще мало кто знает. Ничем положительным мы еще себя не зарекомендовали, и этот преждевременный захват может лишь повредить общему делу. Чем больше читаю и толкую про Трудовую Республику, тем больше верю в ее спасительную роль.