Этой книге придает интерес также и то, что она вскрывает некоторые особенности творческой работы Фурманова. «Чапаев» и «Мятеж» выросли из дневников. Фурманов обладал редким для художника свойством — фиксировать сознанием свои поступки и действия других людей в момент их совершения. Фурманов художественно обобщает событие в момент его совершения. Но сам он отнюдь не считал эти обобщения достаточными. Он фиксировал день за днем, иногда возвращаясь обратно, пересматривал свои впечатления и дожидался конца той или иной «эпохи» своей жизни. И тогда начинался художественно-обобщающий процесс на новой, еще более повышенной основе. Отбрасывалось случайное, несущественное, выделялось основное. Художественное сырье фактов превращалось в явление искусства, в обобщение на основе определяющей тенденции развития действительности.
«Путь к большевизму» является частью многотомного дневника Фурманова. Несомненно, что на основе этого дневника могло вырасти произведение, подобное «Чапаеву» и «Мятежу». И тот исключительный интерес и то общественное значение, которое эта книга имеет, несмотря на то, что она самим тов. Фурмановым не предназначалась к печати, еще раз подчеркивает всю величину безвременной потери, которую понесла пролетарская литература, потеряв Фурманова.
Ю. Либерийский.
2 марта 1917 г.
О, мой друг, не мечта этот светлый приход
Не пустая надежда одна.
Оглянись: зло вокруг чересчур уж гнетет,
Ночь вокруг чересчур уж темна.
Мир устанет от мук,
Захлебнется в крови,
Утомится безумной борьбой
И поднимет к любви, беззаветной любви
Очи полные скорбной мольбой.
Вот оно — пророчество молодого, чуткого поэта. Мир устал от муки и поднялся могучей волной добывать украденное счастье. То, что еще вчера было «таинственной вестью», претворяется в дело.
Рабочие с утра остановили все фабрики, очистили средне-учебные заведения. Всюду ходят толпами. Есть красные флаги. Поют песни. Бегу на курсы, — там с товарищем Михаилом Черновым вывешиваем объявление:
...«По случаю великих событий, происходящих в России, занятия прекращены до воскресенья».
Хотелось бы собрать Педагогический совет. Настроение таково, что дух захватывает. В Петербурге арестовано правительство. В Москве Начальник военного округа Мрозов-ский заперся с частью полиции в Кремле, но принужден был сдаться. Отовсюду мчатся беспокойные боевые вести. Люди ходят с восторженными, вдохновленными лицами. Готовятся к великому празднику России. Полицейских нет — все попрятались. Все заволновалось, заходило, словно в морской качке. Рушится старое зло, родится молодая, свободная Россия.
3 марта 1917 г.
Учрежден Революционный комитет общественной безопасности в составе семидесяти двух человек. Сюда вошли пятнадцать представителей от рабочих, семь — от командного состава 199 полка, десять — от рядового состава того же полка, по два представителя от «Единение — сила», «Почин», «Благоустройства ям», «Общества грамотности» и т. д. Этот Революционный комитет берет на себя управление городом, — от распоряжений до наказаний включительно. Стоят еще открытыми вопросы о городской милиции и об аресте должностных лиц. Впрочем, к вечеру уже носились упорные слухи, что ненавистный полковник Смирнов сидит под арестом. В 5 часов было собрание правления Общества грамотности. Были даны директивы членам, выбранным в Революционный комитет. На сегодня назначено новое собрание, где, между прочим, будет обсуждаться вопрос о захвате местной печати.
На собрании учащихся средне-учебных заведений такая неурядица, так мало толку, что дольше получаса немыслимо там оставаться.
Бестолковщина страшная. Неорганизованность полная. Прекрасные, благородные стремленья — у многих, а ясный и бодрый подъем — у всех.
Затем я иду на собрание интеллигенции.
Собрание интеллигенции хотели устроить еще накануне как в виду полной неорганизованности, так и в виду того, что уже раздавались отдельные недовольные голоса, уличавшие ее в полной бездеятельности. На собрании мало что было разрешено окончательно. Выработаны были, между прочим, тексты приветственных телеграмм: Временному Исполнительному комитету Государственной думы, Родзянке и Совету рабочих депутатов.
Если вчера можно было беспокоиться за судьбу поднявшегося народа, то сегодня, когда пришли центральные газеты, когда точно узнали, что обе столицы в руках революционеров, что все войско на стороне народа, — тревогу как ветром сдуло. Руки развязаны, сердце еле держится в груди.
Местный полк целиком перешел на сторону народа; офицеры клялись честным словом стоять за народ. Полковник с ними, но ему никто не верит: такой подлец может нарушить даже честное слово. Жандармы и полиция обезоружены. Совершилось небывалое в летописях событие: пятнадцать человек полицейских, во главе с полицеймейстером, осененные пятью красными флагами, подошли к думе с громкой марсельезой. У них на груди красные бантики, на устах слова! равенства, братства, свободы. Их щадят: все настроены против эксцессов. Торжественно и величественно проходит этот день революции. На площади все время огромные народные толпы. Уходят одни манифестации, — на их место приходят новые. Льются речи, как голоса пробужденной природы, скованной долгим, мучительным сном. Речи ораторов бестолковы. Много в них чувства и наружу прорвавшейся жажды борьбы, но еще более беспомощности и неуменья поставить все на свое место: и слово и дело. Солдаты, даже раненые солдаты с сестрами идут под сенью красного флага. Идут и поют. И эти свободные песни бьют по сердцам.